6,7,8 и другие
Вопрос об увеличении президентского срока вызвал у части нашего политкласса острый приступ любви к демократии. Причем в одном строю сомкнулись диссиденты с либеральными, национальными и коммунистическими флагами. Наиболее внятно идеологию этой внезапно вспыхнувшей демократичности выразил Константин Крылов (к националистам, кстати, вообще переходит значительная часть совсем уже разложившегося в руках либералов демократического дискурса): «система, для которой выборы являются потрясением и катастрофой, стабильной быть не может в принципе». Ну а далее автор задается сакраментальным тревожным вопросом: «Какую же мерзость они затеяли, что даже декоративные выборы раз в четыре года их напрягают?».
В этой постановке вопроса меня больше всего беспокоит подразумеваемое согласие на декорацию, лишь бы она происходила раз в четыре года, не нарушая процедуру. Мысль о том, что выборы могут и не быть декорацией, что власть и в самом деле по их результатам может смениться, a priori не рассматривается. Особенно забавно это слышать именно от Константина, редактирующего сайт, на котором вот уже год идут режиссируемые Станиславом Белковским камлания на тему «неизбежности конфликта между Медведевым и Путиным». Тут уж либо крестик, либо трусы. Либо смена декоративная, и тогда признайте, что дуумвират будет править без конфликтов, либо все-таки декоративных смен фигур у власти не бывает — и тогда вся аргументация сторонников длинного президентского срока остается в силе. Имеются ситуации и имеются такие вероятные потрясения, при которых нельзя устраивать ни декоративные, ни всамделишные выборы. Причем декоративные еще более нельзя, чем всамделишные — слишком удобный повод для низовых и верхушечных переворотов.
Ну так дело не в этом. Вся политическая риторика нашего диссидентства строится на одной и той же предпосылке, которая в материале Крылова выражена вполне отчетливо. Предлагается рассматривать Россию как больную страну, и наше общество как больное общество. При этом подразумевается, что все общества вокруг нас — украинское и польское, шведское и исландское, турецкое и иранское, китайское и северокорейское, боливийское и обамское с какой не посмотри стороны здоровы, весело пляшут, и распевают радостные песенки. Одни русские лежат в гипсе и хмуро смотрят на то, как их обворовывают врачи. Если руководствоваться такой логикой, то ни четырехлетнего, ни шестилетнего срока конечно не нужно поскольку опасной является вообще любая политическая власть.
Но существует и другой способ рассмотрения политических проблем. Прежде всего он исключает из политики органические метафоры, о неуместности которых в свое время прекрасно писал Г. К. Честертон:
«Когда болеет человек, мы сперва исследуем и описываем болезнь — и имеем на то серьезные причины. Дело в том, что в сущности болезни и ее причинах может быть много неясного — но нет ни малейшей неясности в том, как выглядит здоровье. Ни один доктор не пропишет нам создание нового человека, с глазами или руками невиданной конструкции. Бывают печальные случаи, когда больной ложится в больницу с двумя ногами, а выходит — с одной; но ни разу еще не случалось, чтобы в порыве вдохновения хирург пришил пациенту третью ногу. Медицина вполне довольна обычным человеческим телом и не стремится его переделывать — только исцелять.
Но общественные науки вовсе не довольны обычной человеческой душой: и каких только душ нет у них в запасе! «Я устал быть пуританином, — говорит социальный идеалист, — теперь хочу побыть язычником». Или: «Преодолев испытание индивидуализмом, мы достигнем сияющего рая коллективизма». В медицине конечная цель не вызывает таких разногласий. Даже если пациент не хочет принимать хинин — он всегда хочет выздороветь. Никто не говорит: «Как я устал от этой головной боли — теперь пусть для разнообразия зубы поболят!», или: «От этого русского гриппа нам поможет только немецкая корь», или: «Преодолев испытание катаром, мы достигнем сияющего рая ревматизма!» А с социальными проблемами главная беда в том, что, пока одни ищут лекарств, другие мечтают о новых, еще худших болезнях; и что для одних — признаки выздоровления, для других — угрожающие симптомы».
Конечно, Константин Крылов может возразить, что «каждому здравомыслящему русскому человеку ясно, что чтобы начать нормально жить нужно...». И мало того, назовет несколько пунктов, на которых, пожалуй, и в самом деле сойдется с каждым здравомыслящим русским человеком — по большей части пунктов отрицательных — кого надо побить, посадить, прогнать и прибить, чтобы стало малость полегче. Но вот дальше начнутся нехилые ценностные расхождения, при урегулировании которых органическая метафора совершенно неприменима.
И, опасаюсь, что вопрос о продолжительности президентского срока — это вопрос не из разряда здоровья или болезни, а как раз из разряда объективных ценностных противоречий разных политических и идеологических школ. Существуют представители политического класса, которые видят смысл политической деятельности в борьбе, столкновении, спарринге, и консолидации большинства вокруг той или иной политической альтернативы. Для них выборная борьба и в самом деле представляется имеющей первостепенное значение. Хотя и то, в такой стране классической предвыборной борьбы, как Великобритания, существовали ситуации, когда нация отказывалась от выборов в иду того, что общая и единственно возможная цель была очевидна. Именно так британский парламент продлял свои полномочия и во время Первой и во время Второй мировой войны.
Однако существует и другая политическая «школа», рассматривающая политику как деятельность по выработке и реализации решений, в том числе и решений стратегических. И для этой школы неопределенность, вносимая в процесс выработки этих решений предвыборной лихорадкой, представляется непозволительной тратой времени и нервов. Причем сами решения совсем не обязательно должны быть «антинародными», «непопулярными» и т.д. Напротив, именно соревнование во внесении корректировок и обогащении самых «популярных» решений может привести к совершенно ужасающим результатам, включая абсолютную неработоспособность конечного «популярного решения». Если все-таки играть в медицинские метафоры, то электоральная «демократия» гораздо больше противопоказана для хирургии, чем для гильотины. Городского палача можно избрать всеобщим вотумом, а вот городского лекаря избрать будет много сложнее.
Если что и беспокоит в предложениях по Конституции, то нечто совсем другое — некоторая половинчатость, испуганность этих предложений. Когда была озвучена цифра в 6 лет, ни разу не звучавшая до того момента в экспертных обсуждениях, то выглядело это так: «Ну, мы понимаем, что это нехорошо, что это недемократично, что это немножко узурпация, но нам очень надо. Поэтому, чтобы вы не обижались, давайте не 7, а чуть поменьше». Либеральничающие заискивания власти в ситуации, когда она бывает права, а такое мы слышали не раз и не два за последние годы, злят гораздо больше любых «железом и кровью». Извинения раздражают гораздо сильнее, чем решения. Уже поэтому «шестилетка» воспринимается не лучшим образом, несмотря на все заклинания о «двух трехлетних бюджетах» и т.д.
Есть и еще один недостаток в цифре 6. Её приходится автоматически умножать на два. Ведь каждый политолог, говорящий о президентском сроке, подсознательно умножает его на два, просто не допуская возможности, что действующий президент не захочет переизбраться. Между тем, президентский срок должен быть самостоятельной политической и планировочной единицей. Он должен иметь такую продолжительность, которая позволила бы занявшему президентское кресло политику поставить задачи, выполнить их и, если он захочет, отойти от дел, а не лихорадочно переизбираться на второй срок, чтобы «закончить начатое», а затем пережить себя и свою эпоху.
В этом смысле, президентский срок не следует воспринимать через призму обязательного удвоения. Он должен быть осмыслен сам по себе — и шестилетка для этого никак не подходит, она будет тянуть за собой второй срок как обязательное приложение, отказаться от которого будет просто неприлично. Цифра в 7 или 8 лет (последняя цифра хороша тем, что это сдвоенный нынешний срок, просто не прерываемый выборной свистопляской) логична еще и тем, что не требует непременного продолжения, оставляет выбор и самому политику и избирателю. Никто не сможет сказать, что он «успел не всё», и нация вряд ли поверит что тому, кто не преуспел за 7 лет нужно просто «дать еще один шанс». Так что введение нормального продолжительного президентского срока — хватит, на мой взгляд, как раз семи или восьми лет — это еще и укрепление возможности реальной политической альтернативы.
Егор Холмогоров, главный редактор портала «Новые Хроники».
