А это вообще Шиллер
литературный критикВиктор Топоров
Споры об «Обитаемом острове» вышли на новый уровень: теперь обсуждают уже не художественные достоинства (в фильме Федора Бондарчука отсутствующие, в одноименной повести братьев Стругацких, мягко говоря, сомнительные), а политический мессидж — и только наполовину выпущенной картины, и сорокалетней давности книги!
Обсуждают, удивляясь как неслыханной смелости, якобы, проявленной режиссером, так и тому, что неслыханную, якобы, смелость проявил именно этот, казалось бы, до мозга костей верноподданный и заслуженно приближенный к «башням» режиссер.
Звучат даже такие примирительно-ликующие нотки: пусть лучше власти услышат это от друга, чем от врага!
А что, собственно говоря, это?
В знаменитом фильме «Мефисто» (по одноименному роману Клауса Манна), действие которого разворачивается в нацистской Германии, режиссер стационарного театра жалуется друзьям: «Не могу ставить Шиллера! Только со сцены прозвучит: „Смерть тиранам!“, как зрительный зал разражается овацией!»
Клаус Манн написал «Мефисто», уже эмигрировав из Германии, — и в присущем оторванным от реальной жизни эмигрантам «желательном наклонении». При нацизме (как и при любой другой форме тоталитаризма) звучащему со сцены призыву «Смерть тиранам!» публика не рукоплещет. А если и рукоплещет, то только имея в виду тиранов из сопредельных (и, соответственно, вражеских) государств.
Эзопов язык — эстетическое блюдо на любителя. И чаще всего подают его в вегетарианские времена. Подают, как правило, с зеленым горошком.
«1984» Оруэлла, с которого (с поправкой на «Аэлиту» и на «Трех толстяков») списан «Обитаемый остров» Стругацких, был задуман автором как сатира на современные ему британские нравы — с экстраполяцией на 36 лет вперед. Правда, Оруэлл не угадал...
Стругацкие написали о «светлом коммунистическом будущем» (на Земле) и о «непростом советском настоящем» (на Саракше). Последнее, впрочем, братья-соавторы, с присущей им осмотрительностью, искусно замаскировали (по двойному лекалу «Обыкновенного фашизма») под «чудовищное нацистское прошлое».
В те годы в либеральной литературной (да и кинематографической, да и театральной) среде считалось высшим шиком не просто показать кукиш в кармане «Софье Власьевне» (то есть советской власти), но и сделать это так, чтобы она в ответ погладила тебя по головке.
Простодушные питерские коммунисты, протестующие сегодня против «искажения роли рабочего класса в событиях на Саракше», не так уж далеки от истины.
Стругацкие прославляли коммунизм. Били себя в грудь и клялись, будто любят его сильнее всего на свете.
А советскому писателю (как и советскому офицеру) тогда полагалось верить на слово.
Бондарчук снял подростковый, а скорее даже детский, «утренник» в заемных экстерьерах западной кинофантастики и в пародийных интерьерах гей-клуба, в котором проходит тематическая вечеринка. Снял его вообще ни о чем.
Оттянулся.
Чтобы не сказать, оттопырился.
Но нынешний «постсовок» он, безусловно, любит. Бьет себя в грудь и клянется, будто любит его сильнее всего на свете.
И ему тоже нужно верить на слово.
В первом постсоветском раже у нас поспешили провести по диссидентскому ведомству и «Тараканище», и тех же «Трех толстяков», и даже «Кортик», вернее, «Кортик со Сталиным», как тогда же прозвали острословы нашумевший роман «Дети Арбата».
Но теперь-то мы отрезвели.
И понимаем, что ничего конкретного, кроме «Смерть тиранам!» (да и то — устами стриптизера, правда, переозвученного), оттопырившийся на $36 000 000 режиссер нам не сказал.
А это вообще Шиллер.
Которого Оруэлл наверняка читал, а вот братья Стругацкие (один — переводчик с японского, другой — астроном) — почти наверняка нет.
