Интерес к Юнгеру и другим глашатаям "консервативной революции" в разных ее вариантах и подвидах остается для меня загадкой. "Третий путь" в политике, пролегающий где-то в стороне от либерализма и социализма и ведущий индивида и общество к "подлинным ценностям духа", представляется совершенно пустой гипотезой, за которой нет никакого реального содержания. Тем не менее Юнгера, Эволу и всех остальных с завидной регулярностью переводят и издают в России. Почему, зачем?
Я готов понять тех, кто находит в Юнгере блестящего стилиста, автора беллетристики. Для меня, впрочем, и эта грань таланта автора осталась неразгаданной, но это, в конце концов дело личного вкуса каждого. Кто-то любит Эренбурга, кто-то записки офицера вермахта, некоторые вполне готовы восторгаться обоими. Это вообще главный идеологический schwerpunkt: вы готовы согласиться, что помимо варварских идей Розенберга и соответствующей практики, у нацистов была еще некоторая неповторимая эстетика, по крайней мере у самых выдающихся из них вроде Юнгера? Тогда вы можете прослыть человеком широкого ума и в каком-то смысле выделиться из толпы.
Проблема публикаций Юнгера, впрочем, состоит вовсе не в том, насколько они эстетически великолепны. Юнгер преподносится не как эссеист, но как "публичный интеллектуал неуниверсалистского толка". То есть человек, который верит, что идеи и печатное слово смогут в конце концов обрести плоть - в данном случае, очевидно, плоть в виде танков и самолетов-штурмовиков, и опрокинуть прогнившие бастионы ценностей Французской революции. "Никакого братства! Никакого равенства! И не заикайтесь о свободе!" - кричит напомаженный юноша Юнгер в галстуке-бабочке. - "Ваша свобода - это свобода умереть на поле брани! Да, смерть! Война - это прекрасно!"
Когда подобными лозунгами могут вдохновляться подростки, мечтающие выделиться из числа сверстников, но не умеющие играть на гитаре, это понятно. Когда те же самые "идеи" становятся предметом анализа в университетских аудиториях, это скорее следует интерпретировать как особый род академической экзотики. Занимаются же ученые, скажем,
историей китайской проституции в Сан-Франциско в XIX веке? Занимаются. Так отчего же не заниматься историей идей Эрнста Юнгера. Но почему, черт возьми, это становится предметом внимания со стороны общества? Может быть, все дело в существовании прослойки юношей, не умеющих играть на гитаре, но уже включенных в структуры производства знания? Тогда переводы Юнгера - это что-то вроде пластинок модных групп или портрета Че Гевары на футболках. Неужели разгадка и правда столь простая?
Книга предоставлена магазином "Фаланстер".
