Статья
2672
2 мая 2015 13:58
В России свободу путают с анархией
— Эдуард, вы сейчас работаете над сценарием фильма «Бейрут». А когда выйдет фильм?
— Я только что закончил этот сценарий. А когда выйдет фильм, надо интересоваться у Федора Бондарчука. Если его снимут так, как я написал, то он будет очень интересным. Это реальная история о том, как в 1985 году наших дипломатов похитили в Ливане, и сотрудникам наших спецслужб пришлось провести тончайшую, сложнейшую и полную драматизма спецоперацию по их вызволению.
— Над чем вы сейчас трудитесь?
— Я сейчас пишу новый роман, рабочее название у него «Россия-2045». Но ничего запредельно фантастического в романе не будет. Будет попытка показать Россию в 2045 году, через 30 лет, попытка заглянуть в другую Россию, с другой социальной политикой, с более чистыми и ясными ценностями, с геополитикой, которую я себе представляю правильной. Я специально беру срок в 30 лет, потому что рассчитываю дожить до этого времени и посмотреть, что изменилось. Я довольно сильно увлечен процессом, однако детали не готов раскрывать, вся работа еще впереди. Это весьма серьезный труд и большая работа с материалом и консультантами. Если все получится, то выйдет роман уже в этом году.
— Давайте поговорим о цензуре, в частности, о запрете фильма «Номер 44» в России. Когда стало известно, что Минкультуры РФ отозвала заявку на получение прокатного удостоверения, вы написали твит, что Мединский «отлично отрекламировал» фильм. Хочется узнать мнение писателя и сценариста, вы против цензуры как таковой или нет?
— Да, я считаю, что нельзя выдумать лучшего пиара, когда какую-то абсолютную дрянь запрещает аж целый министр. Это не уровень министра, в министерстве полно других рычагов для этого. Министр культуры в принципе не должен заниматься лобовой пропагандой. Министерство культуры нужно для того, чтобы помогать развивать на государственном уровне культуру. Помогать творческим людям, которые могут не обладать возможностями для продвижения и маркетинга своего материала. Творцы, как правило — люди небогатые.
Вспомните, столько прекрасных фильмов было снято при поддержке государства в советское время, столько прекрасных книг было опубликовано! Раньше все работало только при поддержке государства, других рычагов не было. И я с трудом себе представляю, чтобы в советское время на экраны попадала разная «муть». А сейчас государством зачастую финансируются откровенно плохие фильмы.
— Так вы приемлете цензуру в демократическом свободном государстве или не приемлете?
Какой-то государственный контроль, конечно, должен быть. Потому что в России свободу часто путают с анархией, а это зачастую превращается в вакханалию: кто-то на театральной сцене ставит порнографию, кто-то иконы рубит, кто-то дерьмо размазывает по холсту и выдает за произведение искусства. Конечно, все творческие люди имеют свои собственные морально-нравственные ориентиры. Но совсем уж запредельной гадости оказывать поддержку на государственном уровне нельзя. Этим, впрочем, цензура и должна ограничиваться.
— Вы не ходите на современные перформансы?
— Нет, я не хожу на перформансы. Я вообще на такого рода мероприятия не хожу. Я езжу по всему миру на концерты классической музыки. И уж точно меня нельзя назвать поклонником так называемого современного искусства. Это, в основном, трэш и эпатаж, но никак не искусство.
— Многие ваши коллеги воспринимают западные тенденции как пример для подражания.
— Не надо слепо ориентироваться на Запад. У нас есть своя страна - с тысячелетней энергетичнейшей историей, страна с мощнейшей культурой, величайшей русской литературой. Лев Толстой до сих пор считается лучшим писателем за всю историю литературы. Достоевский, Пушкин, другие – несть им числа! Про классическую музыку и говорить нечего: наши композиторы стоят в одном ряду с величайшими композиторами всех эпох и народов, а наши музыканты и посейчас являются лучшими в мире. У нас есть все, мы самобытны, и имеем на это все основания.
— Но мы всегда кому-то подражали – то англичанам, то французам.
— Да, такие вещи бывали, но это было немного иное. Наша элита со времен Петра I училась за границей - это был обмен опытом, весьма, кстати, полезный для государства. Затем в XVIII-XIX веках у нас была духовная «смычка» с Францией, и нам это тоже очень многое дало. Я считаю, что это было правильно и своевременно. Тогдашняя Европа была не в пример интереснее нынешней, которую политика «мультикультурализма» и разгул запредельной толерантности превратили в симбиоз зверинца с каким-то дичайшим балаганом. Сейчас ведь открытое общество, вполне можно заимствовать у других что-то хорошее и полезное, но зачем, как малые дети, тащить в рот все подряд?
— Вы - перфекционист?
— Не во всем. На какие-то не слишком принципиальные для меня вещи я могу закрыть глаза, но, например, в музыке с перфекционизмом доходит до снобизма: я не стану слушать кого попало, играющего на каком попало инструменте в каком попало зале. Классическая музыка – мое личное большое всё. И еще мне важно, чтобы меня окружали только лучшие люди – те, кого я считаю таковыми. Так в моей жизни и происходит.
— А в работе? Книги, сценарии.
— Я бы не назвал это работой, потому что книги – это не работа, это твое личное творчество, где результат зависит только от тебя. Вот сценарии – это работа, это ремесло, которое далеко не всегда можно назвать творчеством. Это такой внешний мир, в котором занято много людей, и результат зависит не только от тебя, как я уже говорил. А книга – это личное творчество, результат тут зависит лично от тебя.
— Сильно ли меняется окончательный вариант сценария по сравнению с тем, что сдает сценарист?
— По-разному. Когда ты создаешь сценарий для кино, итог работы зависит не от одного только сценариста, но еще от множества людей: режиссера, продюсера, да тех же актеров, которые могут сыграть как хорошо, так и плохо. Я создаю историю, но если ее кто-то увидел как-то иначе, я не рефлексирую. Продюсер, режиссер и артисты - точно такие же творческие люди, и имеют полное право трактовать твои истории по-своему. Потому что кино - это продукт коллективный.
— В этом ключе интересен ваш подход к писательству. Вы много раз переписываете предложения, когда пишете?
По чьему бы то ни было указанию - не переписываю практически никогда и ничего. Да этого и не требуется: я пишу всю сознательную жизнь, плюс много лет возглавлял литературный сайт, поэтому способен объективно оценивать и свое творчество тоже.
— А в блогах пишут, что вы часто стираете написанное.
— А, вы про блоги? А что такого, если я вдруг решил в своем собственном блоге удалить собственноручно написанный текст? Какие вообще вопросы это может вызывать? Странно, что это вообще кого-то волнует. Блог - это фабрика одноразового контента. Публикуемые рассказы, скажем, удалять ни к чему, а какую-то информацию, ставшую, к примеру, неактуальной, удалять можно и нужно. Нечего засорять интернет.
— Вы пытаетесь казаться лучше, чем вы есть? Обычно творческие личности хотят, чтобы их любили.
— Я здесь не за тем, чтобы меня любили. Я не артист и не политик. Моя жизнь - функция, которую я четко выполняю: это книги и сценарии. Остальные грани моей жизни или личности никого волновать не должны. Мнение посторонних на мою жизнь и деятельность никогда не влияло, и впредь не будет. Похвалы в свой адрес я воспринимаю равнодушно, а критику вообще в упор не вижу. Но это я сейчас имею в виду именно посторонних. Потому что от своих - друзей, коллег, заказчиков, - мне и похвала приятна, и их критика тоже обычно конструктивна.
— Как часто вы гуглите свое имя?
— Уже несколько лет не прикасался. Хотя поначалу, конечно, было любопытно. Тогда я окончательно и понял, сколько существует различных людей и сколько у них обо мне мнений. И что бы ты ни сказал и ни сделал, люди все равно будут уверены, что ты делаешь все не так, а вот они - они-то гораздо умнее, и сделали бы это лучше. Толпа есть толпа. А писатель не может идти на поводу у толпы.
— Вы чувствуете себя знаменитым? Когда к вам пришло понимание известности?
— Знаменитость и известность – это разные вещи. Конечно, я чувствую себя в какой-то степени узнаваемым, потому что являюсь частицей медиапространства: появляюсь в телевизорах, в печатных СМИ, и в одних только блогах у меня сто тысяч подписчиков. Но уж точно я не чувствую себя знаменитым. Меня эта узнаваемость разве что вынуждает более внимательно и сдержанно себя вести. Вот и все, что я могу об этом сказать.
— Давайте поговорим о столь популярном ныне креативном классе. Вы считаете себя креаклом?
— «Креакл» — это очень удобный, весьма лапидарный термин, характеризующий тех, кто ничего из себя не представляет и ничего, кроме лайков, не производит, но кем-то быть или хотя бы казаться они хотят. «Быть» у них не получается, «казаться» получается немногим лучше, но все равно выглядит нелепо. Я — не креакл. Никаким боком. Совершенно.
— Тогда я хочу узнать, кого можно назвать креаклом. Навальный - креакл?
— Навальный – даже не креакл. Чего он такого накреативил, кроме того белого шума с массовыми беспорядками, по покровом которого занимался махинациями с какими-то грузоперевозками и крал дрова? Вокруг настоящего креативного класса всегда работает какая-то индустрия, а порой и не одна. К примеру, Сергей Минаев: он и книги пишет — это целая индустрия, и сценарии — это другая индустрия. Я занимаюсь тем же самым. Мы и есть креативный класс: вокруг нас обоих работает индустрия, и работает это исключительно потому, что наше творчество нравится людям, иначе и сценариев бы не заказывали, и книг не покупали бы, и в кино не ходили бы. А вокруг Навального что работает? Бурление хомяков вокруг Навального работает, да Следственный комитет.
— Эдуард, вспомните конец 2011- начало 2012 годов, там были не только «хомячки». Это был какой-то подъем народного духа. Вы были на тех демонстрациях?
— Я сидел в студии Minaev-live и смотрел все это в прямом эфире. Чего я там забыл? У них были претензии к власти, а я эту власть выбирал сам, да еще и активно поддерживал, причём делал это тогда, когда это не просто не было модно, а вызывало страшное раздражение и лютую ненависть у всего интернета. К тому же выражение этой претензии они выбрали несколько эксцентричное: ломали асфальт и проламывали его кусками головы находившимся при исполнении сотрудникам правоохранительных органов. А это не моя реальность, я в такой жить не хочу.
— На выборах 2012 года вы являлись доверенным лицом Владимира Путина, да и сейчас этот институт не отменен. И как-то в одном интервью вы сказали: «Доверенные лица президента — это срез всего российского общества, через которое президент лучше понимает, что происходит непосредственно в народе». Вы до сих пор готовы подписаться под этими словами или ваше мнение немного изменилось?
— Отнюдь не изменилось, а только укрепилось. Большинство доверенных лиц Владимира Путина до сих пор находятся в контакте с администрацией президента, с ними продолжают работать, президент с ними тоже периодически встречается. Некоторые из них сделали даже политическую карьеру - в том же ОНФ, к примеру; и не только: вон, тот же байкер Хирург тоже был доверенным лицом Путина. Какие здесь могут быть вопросы? Институт доверенных лиц работает. Президент — тоже.
Беседовала — Алина Влади
Фотограф — Анастасия Шах
