Введение в медиологию

Изданное «Праксисом» «Введение в медиологию» Режи Дебрэ — работа, к которой несложно применить один из принципов самой «медиологии», а именно: сопоставить внешнюю ровность интеллектуального продукта (и даже учебника) с той системой «опосредований» и отношений, которая сделала его возможным.

Весьма и весьма «познавательный», местами вычурный и даже краснобайский текст скрывает личность автора, которая куда как интереснее книги, и уже снабжена гораздо более читаемыми и переводимыми текстами-автобиографиями, разросшимися в многотомное собрание: «Маски» (1992), «Слава нашим господам» (2000), «Дневник мелкого буржуа» (2004). На этом фоне «медиология» (или «медиография», как иногда называет ее сам отец-основатель) выглядит достаточно бледно — именно из-за буйства красок и букв, сталкивающихся с личностью достаточно «позднего» по академическим меркам «философа и ученого».

Ведь Дебрэ — настоящий политический авантюрист классического типа, видимо один из последних. Сын парижского адвоката, поступивший в престижную «Эколь Нормаль» и ставший учеником Альтюссера, к 1965 году настолько проникся революционными идеями, что уехал на Кубу, чтобы заниматься революцией на практике, проклял свою родную страну и своих друзей — непоследовательных интеллектуалов. Стал личным посланником Фиделя Кастро и связным с Че Геварой, но был захвачен в плен в Боливии, где и образовалось главное «темное пятно» на его биографии: ходят слухи, что именно Дебрэ — тот, кто сдал команданте. Потом были Чили, Сальвадор Альенде и много чего еще. Самое смешное — именно Франция и традиция «Эколей» (поставляющих государственных чиновников и преподавателей) в итоге не только спасли Дебрэ (сначала — из боливийского плена), но и обеспечили ему как нельзя более удачное возвращение, обустройство по дипломатической линии, а затем и по политической: Дебрэ в середине 80-х — не только советник Франсуа Миттерана, но и его спичрайтер (позже он будет хвалиться тем, что мог написать речь устного выступления с точностью до междометий, вздохов и выдохов президента-социалиста).

Авантюрная история Дебрэ-революционера великолепна вплоть до мелочей, до предательств героев, заключений в тюрьму и любовниц-мулаток. Но реальная траектория, сила институционального возвращения и национальной (читай — элитарной) солидарности — вот что экранирует эту историю, создавая возможность для научно-интеллектуального обустройства революционера-спичрайтера, накапливающего все более консервативные черты. Впрочем, консервативность эта техническая, всего лишь отражающая объективный факт спасения соотечественника и принцип «своих не бросаем» (даже тех, кто сам своих бросил и проклял). Медиология, как теоретическая запись авторского возвращения восвояси, исходно противопоставляет себя всевозможным наукам о коммуникации, public relations, а также семиотике, лингвистике и т.д., выстраивая свой умеренно-консервативный, «ученый» взгляд того, кто «научен» самой жизнью.

Медиология желает заниматься не «сообщением» здесь и сейчас, а передачей сообщения во времени, не пространством коммуникации в сегодняшнем моменте, а «длительностью» информации, передаваемой из поколения в поколение, так что сама эта передача формирует некое институциональное и национальное единство, выстраиваемое вокруг символов, смыслов и следов (пример — библиотека и университетское сообщество, кладбище и племя и т.д.). Кажется, что Дебрэ поражен именно сохранением того национального единства «Франции», которое, казалось, стало в 60-е совсем смешным, анахроничным, бессмысленным. Но «сивилизасьон франсез» протянула свои руки до боливийских застенков, спасая блудного сына и наглядно демонстрируя силу «передачи сообщения»: именно передача во времени обеспечила действенность в пространстве.

Говоря формально, медиология — практическая наука о культурно-технических «следах», которая занимается четырьмя «М» — «сообщением» (message), «медуимом» (medium), «средой» (milieu) и «опосредованием» (médiation). Бытописание медиумов (но не масс-медиа) в их связке с институтами. Такая разбивка предмета стремится поставить вопрос о связи техники и культуры, то есть о том, как тот или иной «смысл» передается во времени при помощи особых практик и техник передачи этого смысла, его аккумуляции и распределения. Однако научность медиологии остается скорее в подвешенном состоянии — подобно многим остальным «наукам», которые пытаются «схватить современность за живое».

Методология Дебрэ — это именно спичрайтерство, уникальное научное краснобайство, способное подтянуть к объекту исследования артиллерию и пехоту из самых различных дисциплин и из самых разных авторов, но так, что в итоге мы словно бы узнаем лишь то, что уже и так знали. Например, первостепенное значение медиология уделяет «технике» передачи сообщения и даже разграничивает глобальные исторические медиосферы — логосферу (главный медиум — устное слово и манускрипт), графосферу (печатная книга) и видеосферу (телевидение). Эти медиосферы оказываются основой для множества сопоставлений, более или менее произвольных (например коррелятом логосферы в политическом отношении оказывается «абсолютизм», а графосферы — «национализм»). Все эти корреляции грешат не столько произвольностью, сколько узнаваемостью и тривиальностью. Они попадают в некие уже готовые фреймы «опознания» и словно бы рассчитаны на то, чтобы читатель подумал: «а, точно, так оно и есть!». Читатель должен не столько узнать новое, сколько удивиться ловкости находок. Но собственно эвристическая функция выделения той же «видеосферы» (как современного этапа передачи сообщений) автором предусмотрительно скрадывается, дабы, не дай бог, не столкнуть собственное построение с уже нарождающейся цифровой «гиперсферой» (интернет).

В результате подобного риторического усилия «наука медиологии» оказывается чем-то вроде Бодрийяра-light (или, скорее, Латура-light), сдобренного изрядной порцией того ядреного «знания», которое многим знакомо по таким советским (и пост-советским) журналам, как «Техника — молодежи», «Человек», «Природа», «Природа и человек», «Человек и природа». В конце концов, Леруа-Гуран, как один из источников медиологии, ничем не лучше нашего профессора Поршнева. «Медиология» предлагает знание, которое лишено и метода, и дискурса, и концепта — это именно знание уже известного, выработанное не столько рассудком, сколько ужасной по своей тяжеловесности риторикой, которая, конечно, всегда дает лишь тривиальные результаты, ибо наука в исполнении спичрайтера должна удивлять «корреляциями» и «нарезкой фактов», но не результатами и не строгими методами (которых, по сути, нет). Риторическая эквилибристка эрудита больше всего поражает, однако, своими выводами, например таким: «Мысли не существуют независимо от обществ, которые их поддерживают и их переносят» (цитата из «Курса общей медиологии» (1991), в котором собраны сами лекции, прочитанные Дебрэ и ставшие основой для более популярного «Введения в медиологию»).

Конечно, Дебрэ никогда не ограничивается популярными корреляциями, например тем, что книгопечатанье необходимо для демократии, а интернет мог развиться только в децентрализованной солнечной Калифорнии, но не в этатистской Франции или в тоталитарном СССР. Стремясь выписать опосредование техне и культуры, он зачастую придумывает не лишенные изящества схемы. Например, исследуя генезис еврейского единого Бога-отца (с. 127 и далее), он приходит к выводу, что единобожие возможно только как успешное решение проблемы поклонения Богу в условиях перемещения по пустыне, то есть как решение за счет миниатюризации самого «бога», переставшего существовать в качестве недвижимого идола и превратившегося в «портативного» Бога, умещающегося в письменных знаках, лишенного конкретных черт и потому Единого, складируемого в ковчеге на горбе верблюда и потому всеобщего. Однако риторическая фантазия заставляет продлевать эту техно-культурную связку «пустыни-единобожия-письма» вплоть до таких исторических событий, как Крестовые походы, заставляя читателя думать, что все они связаны какой-то одной схемой опосредования, одной логикой медуима, который их определяет. В результате связка медиума и культуры сама становится чрезвычайно абстрактной и, более того, превращается — пусть и вопреки заверениям автора — в некую базовую «причину», определяющую чрезвычайно разные социальные «вещи». В противном случае, если отказаться от такой медиологической экспансии и остаться на уровне «медиологии» в стиле Бальзака (который доказывал, что без наличия получаемой из древесины бумаги не было бы системы образования и, соответственно, современной демократии мнений), мы получим лишь голую корреляцию, которая, конечно, действительна и реальна, но тогда мы ничего не сможем сказать о ее собственном генезисе, о том, что именно, например, обеспечило развитие бумажного производства (и почему изобретение бумаги в Китае не оказало поначалу никакого влияния на культурную и политическую жизнь). Впрочем, у Дебрэ для сложных и не очень случаев всегда есть «среда» как тот фактор, который объясняет, почему нечто не получилось или пошло иначе.

Издание «Введения в медиологию» (учебника, первоначально вышедшего в университетской коллекции «Первый цикл», предназначенной для введения студентов в ту или иную дисциплину) в якобы социологической серии «Образы общества» (снабженной общим предисловием гендиректора ВЦИОМа Валерия Федорова) могло бы выглядеть скорее курьезом, ведь социологической концепцию (или скорее «наррацию») Дебрэ счесть никак нельзя (о чем он и сам упоминает). Однако можно предположить, что подобный стиль работы будет встречен российской публикой благосклонно — и за счет близости к отечественной традиции техницистской поп-антропологии (готовой свести всю социальную и политическую действительность к «фундаментальным» технологическим инновациям вроде чернил, двигателя внутреннего сгорания или бересты), и благодаря возможности увидеть в Дебрэ вариацию «социологии объектов», своеобразно отмеченную, например, некоторыми отечественными публикациями. Что может быть ближе к истории мороженого, нижнего белья, шариковой ручки или унитаза, чем исследование медиума «велосипед», проведенное в одном из номеров «Тетрадей по медиологии» (журнала под руководством Дебрэ), где гениальное двухколесное изобретение всевозможными способами включается в культурно-политические потоки, представляясь их средоточием? Несложно представить, как в ближайшем будущем у нас появятся исследования таких медиумов как «блог» (и более общей сферы «блог-демократии»), «матюгальник», «налоговая декларация», «новое документальное кино», и т.д., и т.п. Короче говоря, книжка вышла вовремя, но именно потому уже и поздно: своих медиологов девать некуда. Разве что они, наконец, узнают, как себя называть.

Режи Дебрэ. Введение в медиологию. М., Праксис, 2009, 368с.